Этап третий ― обнаружить себя. Пройдя сквозь облако обезличенного танца, через объединение в пластических отражениях ― зеркальных, синхронных, глаза в глаза, логично перешедших во вращение ― «Дуо» ждет новая трансформация. Одна танцовщица стягивает с другой платье, словно снимает слой кожи, и возвращает ей комок ткани броском под дых. Начинается стадия разъединения, стадия поиска себя, своей истории, своего пути. Следуют два соло, два монолога, два личных высказывания.
Помимо выразительности и исполнительской экспрессии, которые завораживают, заставляют верить и сопереживать, пластический поток сольных эпизодов проявляет второй слой, некий потайной ящичек, который открывается насмотренному зрителю. В нем едва уловимыми намеками, ювелирными вкраплениями встроены хореографические гиперссылки.
Начинаются они еще в предыдущем эпизоде, когда танцовщицы несколько раз замирают, вытянув вперед одну руку и прикоснувшись к сгибу локтя ладонью согнутой второй руки. «Только не идти за локтем вниз, только не сгибаться в корпусе» ― мысленно умоляешь, в надежде на то, что авторы не станут изображать самый известный, иконический
баушианский лейтмотив. Когда движение не идет вниз и вдруг меняет направление с вертикали на горизонталь, а тип динамики с плавного на резкий, испытываешь невероятную радость от виртуозной балансировки на грани.
Хореографический саспенс станет основной приметой двух монологов. В первом соло (Дарья Павленко) это проявляется, когда, помимо прочего, типично форсайтовская узнаваемая пространственная игра оборачивается ненаигранным драматизмом, трагизмом настоящей борьбы с чем-то большим, чем ты сам ― точно пойманная примета почерка Форсайта, который не только «величайший деконструктивист балета» (привычно понимаемый в России так ― и только так), но и величайший хореографический драматург.
Во втором соло (Диана Вишнёва), когда опять-таки узнаваемая поза другой иконической балетной истории ― призывно-победная поза главной героини «Кармен-сюиты»: уверенно стоя на ногах боком к зрителю, подняв вверх изящно развернутые ладони и гордо вздернув подбородок ― чуть-чуть сместив центр тяжести, вдруг оказывается чуть ли не мольбой о помощи, пластическим воплем. И, словно уткнувшись в невидимую стену между пространством сцены и зрительного зала, танцовщица всматривается в бездну, которая всматривается в нее.
Важным элементом сольных эпизодов становится сценическая среда «Дуо». Две разновысокие лаконичные колонны неправильной формы, словно одна обломок другой, являются неподвижными ― и в этой неподвижности неумолимыми ― партнерами двух балерин. Они прижимаются к высокой колонне, всякий раз устремляются к ней, пытаются слиться с холодной поверхностью камня, будто скульптура, вытесанная из мрамора снова хочет вернуться в непоколебимую устойчивость и неизменность. Так танцовщица ежедневным трудом вытесывает-вытачивает своё тело, свой инструмент, и обратной дороги нет. Путь неизмеримо тяжел, но одухотворен светом прекрасного искусства. В ритмизованных контрастах сценографии и тела, света и тени, почти как у
Аппиа, в строгой графике и мягкой пластичности, в холоде света, цвета и тепле фактур проявляется сама суть танца: постоянно двигаться, меняться, реагировать, балансировать, искать гармонию полярностей.