Имя Сабуро Тешигавары — хореографа, признанного в Европе, Азии и Америке если не живой легендой, то абсолютным классиком — не слишком хорошо известно в России. Безусловно, его спектакли показывали на фестивалях (впервые — в 2018 году на «Территории», затем в 2019 на «Дягилев. Постскриптум»), и сам он приезжал выступать в Москву и Санкт-Петербург, но, как ни удивительно, Тешигавара, или как иногда пишут, «Тэсигавара», остался для российского зрителя какой-то далекой, неведомой планетой. В Европе же он не просто фантастически популярен и награжден чем только возможно (например, «Золотым Львом» Венецианской Биеннале), но еще и ставит, буквально, повсюду. Его хореографическая карьера начиналась когда-то во Франкфурте у Уильяма Форсайта, продолжилась в NDT у Иржи Килиана, затем были Парижская национальная опера, Баварский государственный балет, Большой театр Женевы и Эдинбургский фестиваль.

В этом году семидесятилетний Тешигавара добрался и до Театра Базеля, чья балетная труппа постоянно обновляется и меняется (интересно, насколько стремительными будут эти изменения с приходом летом 2025 года Марко Гёке, «отменённого» после известного инцидента в соседней Германии и недавно подписавшего с Базельским балетом контракт на 4 долгих года). Здесь он не только восстановил свою давнюю работу «Метаморфоза», сделанную в 2014 году для Гетеборга, но и в соавторстве с местными танцовщиками поставил новый балет Like a Human («Быть человеком»), где практически каждому из них дал слово, то есть соло. Кроме того, в рамках фестиваля современного танца Steps Тешигавара вместе со своей постоянной партнершей Рихоко Сато станцевал в Базеле «Тристана и Изольду» на музыку Вагнера.

С рассказа об этом спектакле и стоит, наверное, начать разговор о швейцарской премьере. Показанный больше пяти лет назад в Москве, он, кажется, ничуть не изменился, хотя исполнители с тех пор, конечно, не помолодели. Необыкновенный драматизм, за который обычно хвалят японского хореографа, тут, действительно, на лицо. Но куда интереснее то, как движутся Тешигавара и его «возлюбленная»: как они беспрестанно кружатся, делают мелкие и широкие шаги, опускаются на пол и тут же вскакивают, ломают руки и вскидывают их. Под полную патетического пафоса и любовных страданий музыку Рихарда Вагнера они умудряются ни на секунду не впасть в сентиментальность и, разделённые невидимой стеной, ни разу не прикоснуться друг к другу. Вплоть до душераздирающего финала Сато и Тешигавара остаются строги, сдержанны, убедительны и точны.

Точность и четкость — вообще фирменная характеристика Тешигавары, который одновременно конкретен и заземлен и при этом будто парит над паркетом. Но то, что удается ему самому и много лет работающей с ним Сато — танцовщикам, вне всякого сомнения, виртуозным, сверх-техничным и как будто совершенно бескостным — не всегда по силам тем, с кем он работает как хореограф. Пожалуй, это главная проблема базельской «Метаморфозы»: с одной стороны, исполнители демонстрируют невероятное для себя мастерство, с другой, им все-таки не удается быть максимально выразительными в каждую секунду времени, особенно учитывая заданную хореографом скорость и «вмешивающихся» в действие хор и живой оркестр. Однако в целом спектакль оставляет хорошее впечатление. Придуманные Тешигаварой спирали работают и на уровне сценографии (здесь, как и в других своих постановках, он не только хореограф, но и художник-постановщик, а также художник по свету и костюмам), и в пластическом рисунке танцовщиков.

Закругленные движения чередуются со строго геометрическими, резкие конвульсии с моментами тотальной неподвижности, ритмичные удары — с плавными вращениями. Благодаря этому казалось бы абстрактная история превращается в совершенно конкретную — о сотворении мира, сотворении тела, сотворении души. Японского хореографа вообще, прежде всего, интересуют движения души, и то, как они выглядят в переводе на язык тела. Разумеется, это неслучайно, если вспомнить о его корнях и национальном бэкграунде, включающем и храмовые танцы бугаку, и традицию Театра Но, и родившееся уже после Второй мировой войны буто. Можно даже сказать, что хореография Тешигавары балансирует между двумя японскими концепциями танца — крупными энергичными шагами «одори» и спокойным, сдержанным, близким к земле кружением «май».

Но если в «Метаморфозе» Тешигавара работает, прежде всего, с идеями и тем, как они воплощаются в человеческом теле и человеческих движениях, то во второй части базельской постановки речь идет непосредственно о самих участниках спектакля и их личных историях. Сделанный в лучших традициях европейского танц-театра синтетический Like a Human дает пространство для высказывания — разумеется, не вербального, но пластического, — каждому, кто отважится выйти на залитый красным светом ковер. В большинстве своем эти высказывания представляют собой соло разной продолжительности и степени экспрессивности, но порой возникают дуэты, трио, квартеты и даже ансамбли. Все это происходит на сверх-скоростях, так что иногда даже не успеваешь заметить, как вращающийся в отчаянном танце артист буквально «сметает» на своем пути другого, мучительно извивающегося на одном месте.

Впрочем, судороги и конвульсии объединяют практически всех участников этого танцевального действия. А разъединяет их манера самовыражения: кто-то предпочитает низкие приседы, другие — бесконечное кружение вокруг своей оси, или чеканные шаги, а кто-то — мелкие жесты и мельтешение. Но несмотря на то, что движения каждого из 25 танцовщиков (включая и «нашего» Олега Степанова — ученика Льва Шульмана и ассистента Татьяны Багановой в «Провинциальных танцах», танцевавшего у Димитриса Папаиоанну и Сиди Ларби Шеркауи, и перешедшего в Базель из Вуппертальского театра танца, где он работал в 2016—2023 годах) глубоко индивидуальны, все они в буквальном смысле «трясутся» за свою жизнь или, говоря языком метафор, испытывают потрясение. Это тем уморительнее и одновременно трагичнее, что происходит под поистине ангельский аккомпанемент Вольфганга Амадея Моцарта, Арканджело Корелли и Томазо Альбинони. Есть в звуковой партитуре спектакля и более современные ноты, за которые отвечают композиторы XX столетия: Сергей Рахманинов, Оливье Мессиан, Морис Равель и Павел Чесноков.

Современность последней премьеры Тешигавары не ограничивается одним лишь саунд-треком. Тема хаотичного и безостановочного человеческого движения, попыток встать на ноги и постоянных падений, скрюченности и искривленности — хоть и не нова в современном танце, но кажется крайне актуальной. То, как мучительно «ломают» себя танцовщики, наверняка знакомо каждому, кто хоть раз в жизни пытался встать с кровати, находясь в состоянии депрессии. Извивы и изгибы, натягивание слишком ярких колготок и напяливание слишком высоких каблуков не выглядят у Тешигавары жалкими и беспомощными, — наоборот, все эти признаки человеческой уязвимости станцованы предельно точно, и от того, при своей явной гипертрофированности, узнаваемы. Даже то, что все стремятся навстречу друг другу, а в итоге просто «пролетают» мимо — всего лишь художественный образ нашей сегодняшней атомизации и неспособности к диалогу. И если в «Тристане и Изольде» отсутствие телесного контакта происходило от избытка чувств, то в Like a Human — от их недостатка.

Но особенно драматичен финал спектакля, когда группа из, наконец, обретших хоть какое-то равновесие и общность трёх танцовщиков-мужчин, за которыми на расстоянии следует еще один, постепенно и совершенно бесшумно удаляется куда-то в туман. И пусть дым постепенно рассеивается на финальных аплодисментах, эта дорога в никуда остается единственным итогом долгих, почти часовых, индивидуальных судорог, коллективных конвульсий и бега по кругу. Финал вдвойне печальный от того, что в начале «Like a Human» сулил если не комическое, то хотя бы забавное танцевальное зрелище о смехотворности попыток примерить на себя чужую человеческую личину. Но в конце мы понимаем, что направление движения у всех одно, и, оно скорее, в сторону тотальной тишины и тотальной неподвижности.

Таким образом, спектакль Тешигавары и базельской труппы становится плачем по всему живому, констатацией человеческой несвободы и суетности. Безнадежный, а не просветленный, как другие его работы, «Verwandlung — Teshigawara» запоминается своей резкостью, изломанностью, искривленностью. В нем нет гармонии, но есть много боли, насилия и грусти. Тем удивительнее, что этот спектакль на протяжении уже нескольких месяцев вызывает неизменный восторг обычно нейтральной местной публики. Возможно, секрет тут в том, что самые разные зрители легко узнают себя в нелепых, странных, смешных, несчастных, извивающихся и мучающихся созданиях, которых Тешигавара наделил самым главным — собственным голосом, пусть и выраженным невербально, через чрезвычайную, чрезмерную, сверх-экспрессивную пластику.