Начну со спойлера: пригласить человека из современного танца в оперный дом, чтобы поставить движение или скорее даже спектакль целиком, — обычное дело в Европе. Целая региональная школа, не имеющая толкового русского перевода flemish wave — проще говоря, бельгийский contemporary dance — построена на междисциплинарном взаимодействии. В том числе — на проникновении танца в оперу.

Практика звать балетмейстера для общих нужд музыкального театра — почтенная. В XVIII и XIX веках спектакль представлял Gesamtkunstwerk, где в неравных пропорциях совмещали все виды искусств. Поэтому мы знаем о нелюбви Вагнера писать балетные сцены и помещать их в именно в тот акт, к которому своевольно приезжали после других вечерних развлечений члены Жокей-клуба, по совместительству поклонники и покровители танцовщиц. А мы до сих пор смотрим в концертах, уже как одноактные балеты или самостоятельные номера, вещи вроде «Половецких плясок» Михаила Фокина. Они когда-то жили внутри оперных постановок, но давно отделились от своих театральных метрополий.

«Снегурочка» Петра Чайковского 1873 года, которую выпустил Большой театр, передаёт привет из XIX века. В те времена Императорские театры были едины — пять штук музыкально-драматических учреждений на две столицы, включая Большой и Малый в одной упряжке. Артистов учили более-менее универсально и делили на балетных, оперных и драматических не сразу при поступлении в училище, а по способностям. Труппы обменивались работниками и ставили то, что сегодня гордо зовут «коллаборацией», а тогда названия не имело, так как оно не требовалось: дело привычное.

Премьерная «Снегурочка» по устройству напоминает старую театральную шутку: «— Дядя, а петь будут? — «В балете не поют. И тут запели.» Постановка Большого — буквально драматически-музыкально-пластическое действо. Разговорные роли исполняют артисты Малого театра. За оперную часть отвечают солисты Большого. Танцевальную обеспечивает местный миманс. Всем, что связано с движением, руководит Виктория Арчая. Для неё «Снегурочка» — дебют в опере и очередной опыт в театре, напрямую с танцем не связанном. То есть постановщица разом освоила новую территорию — полностью музыкальный спектакль, большой ансамбль, который согласуется с другими, неподвластными ей, людьми на сцене, и занималась тем, что умеет, — искала пластический рисунок для не-танцовщиков.

Задача большая. Учитывая, что в версии Большого театра именно хореографические моменты ответственны за юмор и второе дно спектакля, что телом участники — и миманс, и актёры — должны показывать отношение к тексту Островского, задача вдвойне. Прибавить, что относительно небольшая группа миманса отвечает за всё движение на сцене, оживляет её и снимает нагрузку с хора, который здесь статичен и только поёт, — задача со звёздочкой. Наконец, новая «Снегурочка» в Большом — постановка художественно конвенциональная, выдержанная в духе актёрского театра и не предполагающая радикальных интервенций со стороны современного искусства. Поэтому Виктории Арчая предстояло ещё и переродиться — найти точку, в которой эстетика постановки сошлась бы с авторскими возможностями.

Результат уравнения со многими вводными — сценический текст, где пластика работает как живая вода. В большинстве сцен она — важный элемент. Задаёт настроение. Показывает, в каком из слоёв пьесы мы находимся. Служит заметками на полях. «Снегурочка» режиссёра Алексея Дубовицкого традиционна и прямо-нарративна; «Снегурочка» хореографа Виктории Арчая — лукава, многопланова, полна ситуативного юмора, отсылок к культуре за стенами Новой сцены Большого. Даже в движении, которое скорее не заходит за пределы характерного танца и умиротворённой красивости, принятой в опере, Виктория нашла способ остаться собой. Она сплела сеть под названием «манера Арчая» — благодаря которой в привычных построениях и па, которые могли бы поставить любые другие хореографы, насмотренный глаз безошибочно узнаёт особое лирическое настроение и качество движения, присущие работам конкретного человека.

В «Снегурочке» есть четыре отчётливо разделённых мира. Лесной — обиталище леших, весенний — дом нежных птиц, деревенский — где пасторально танцуют слободчане, и дворцовый — царство статики. Есть и пятый — индивидуальные способы жить-двигаться, которые принадлежат самым ярким героям.

В спектакле участвуют драматические артисты и оперные певцы, люди, вероятнее всего, равно не подготовленные для работы с хореографом современного танца. Арчая помогла им оживить образы и не отвлекаться от основных задач, не перегружаться, оставаться органичными. Солистки и солисты по-своему танцуют — руками, лицами и совсем чуть-чуть корпусом, мышцами верхней части тела. Леший — Алексей Анохин — выныривает из суфлёрской дырки всего пару раз, но хорошо запоминается. Он выставляет перед лицом энергично растопыренные ладони, напоминающие и распахнутые глаза, и корни старого, разросшегося пня. Бобылиха — Ирина Муравьева — пританцовывает локтями. Лель Алины Черташ внешне неподвижен. Но в развороте тонких плеч, открытой, уверенной и в то же время хрупкой феминной позе столько жизни и невербальной информации о персонаже, что даже его стойки можно принять за танец (пастухов издревле считали людьми внешними, не из мира деревни, слегка опасными, спутниками нечистой силы — и герой двигается не как остальные сельские парни, выделяется как чужак).

Почти до финала деревенеет всеми мышцами Снегурочка — Анастасия Ермошина — и лишь тогда, когда мать — Весна — даёт ей живое сердце, начинает двигаться широко и привольно, плыть по сцене лебёдушкой. Мелкие, сперва незаметные жесты работают на образ, помогают узнать персонажей и оказываются такими же важными компонентами, как, например, детали хорошо продуманного костюма.

Большие миры Виктория разметила тремя разными типами танца. Жители леса — самые неконвенциональные, природные, мистические — получили наиболее близкую к современному танцу и авторской манере самой постановщицы окраску. Появившись на сцене, они сперва криво, изломанно застывают — люди-коряги, — а потом крадучись, извиваясь, двигаются и изредка мощно, вбивая ноги в почву-сцену, скачут — аккуратная, достаточно точная для опознания и небанально ввинченная цитата из оригинальной «Весны священной». Птицы, которые сопровождают Весну-Красну, летают конвенционально-балетно. В этой части меньше всего авторского почерка. Однако за трепетом крыльев, вытянутыми носочками и махами ног можно разглядеть индивидуальную манеру— пришедшие из драматических работа Виктории переливчатые ансамблевые построения, подвижные горки тел, которые венчает кто-то из артистов, сложные поддержки и па на грани между балетом и современным танцем.

Мир слободки сшит из характерного танца и напоминает, что сама Арчая когда-то училась по этой специальности и хорошо знает предмет. Умеет и выдать ожидаемые пляски, и деликатно сочинить их так, чтобы финты — акробатическое выступление артистов цирка — не смотрелись как чужеродная вставка. В этом полотне есть место для современных, узнаваемых жестов, которые разрывают условно-сказочный мир постановки и на минуту показывают живых, молодых, чувствующих людей. Так Снегурочка, первый раз войдя в деревню, выставляет у пояса раскрытую, негнущуюся ладонь — неловкое, стеснительное «привет, это я», внезапное для героини Островского, но органичное для молодой неопытной женщины, которой можно представить героиню, будь мы в другом типе театра. А красавица Купава чуть уловимо цитирует позы моделей и звезд соцсетей — еще одна современная, понятная гостья в сказке.

Приёмы, которые Арчая использовала в «Снегурочке», она уже опробовала в драме. Например, пригодились перекочевавшие из собственных спектаклей и чуть упрощённые живописные, подвижные конструкции из тел — всегда пирамидальные и увенчанные артисткой или артистом в воздушной поддержке. Такие группы собирают внимание на себя и создают впечатление шевелящегося клубка, подвижного и расползающегося, способного и компактно собраться в нужном месте, и растянуться по сцене. На основе своего опыта и находок других хореографов Виктория нашла удобную конфигурацию для миманса — как расположить его так, чтобы создать впечатление витальности, движения, но при этом минимально беспокоить не готовых на пластические эксперименты солистов и хор. На помощь пришли визуальные планы. Миманс, с которым постановщица работала много, остаётся на авансцене или по бокам от основной картинки. В центре устраиваются певцы и актеры. Ближе к заднику создаёт массу статичный хор. Подобные слои выстраивали и гранд-дама бельгийского контемпорари Анна Тереза де Кеерсмакер, у которой поющих героев оперы «Так поступают все» дублировали танцовщицы, их пластические двойники, и соосновательница танцевальной компании Peeping Tom Габриэла Карризо — в её «Дидоне и Энее» поющие герои соседствовали с целым миром танцовщиков, которые передавали их душевные метания. Специальную партитуру для рук и мышц торса, которая создаёт или дополняет образ, использовал, например, дуэт Марии и Марселя Нуриевых в «Людмиле и Руслане» Казанского ТЮЗа. В «Снегурочке» Большого этот приём позволил разнообразить работу солистов, использовать лучшие из доступных им возможностей — говорящие, экспрессивные руки — и не требовать профессиональной танцевальной подготовки. А маленькие жестовые этюды, гэги, которые вплетены в образы, напоминают разом и о старинной манере актерской игры XIX века, несколько более гипертрофированной, чем привычная нам психологическая школа, и о двойном дне, возможности выражать мысли и отношение к персонажам, их действиям, событиям пьесы, не меняя вербальный текст, давая дополнительные краски только интонациями и языком тела.

Пластическая часть «Снегурочки» вышла живой, разнообразной, умеющей и пошутить, и подсказать, и построить мир и разные его части. Если сам спектакль — о том, что человек неполон без живого, чувствующего сердца, то танцевальный слой включается в рассуждение о теле как о самом честном, открытом, на связи с сердцем медиуме. Виктория Арчая не только поставила пластику, но и постаралась найти души героев — что, насколько это возможно в такой пьесе, и реализовалось. Чего стоит только кольцевая композиция образа Снегурочки. Она появляется, холодная и непохожая, с дервенелым приветствием неуверенной жёсткой ладошкой, чтобы пройти свой путь и оставить на прощание маленький, уже человеческий жест — живые, гибкие, тёплые пальцы.