Конечно, катанием на коньках круглый год сейчас никого не удивишь, но зима на то и зима, что лёд превращается в маленькое чудо: морозный воздух, блеск снега в вечерних огнях, гирлянды, зеркальное сияние замёрзшего озера или пруда, мягкое скольжение. Последнее и взял за основу сэр Фредерик Аштон, когда в 1937 году ставил свою небольшую одноактную работу «Конькобежцы» на музыку композитора Джакомо Мейербера из опер «Звезда севера» и «Пророк».

Ретро-костюмы словно с литографий викторианской эпохи и праздничное катание будто из детства дарят ощущение приятной ностальгии и праздничной легкости. Но за атмосферной мягкостью зимнего катания здесь скрывается настоящий вызов для танцовщиков: хореография «Конькобежцев» изрядно сдобрена хитросочиненными па, ставшими фирменными для британского классического балета и для самого Аштона.

Семейный балет, похожий одновременно на оживший мультфильм «Дисней» и креативные референсы Тима Бертона, поставил на цене Роберт Норт. Спектакль, созданный по мотивам популярного одноименного британского мультфильма 1982 года, собирает кассу 26 лет. Да, в балете нет снежинок в пачках, место которых заняли танцовщики в огромных костюмах снеговиков, — зато он точно откроет радость и восторг необыкновенного путешествия в страну зимней сказки в рождественскую ночь: на утро  приключения превратятся в воспоминания, но послевкусие волшебства останется надолго, а напоминанием будет титульная композиция в саундтреке — Walking in the Air, главная музыкальная тема мультфильма.

Иллюзорность спектакля Кристофера Уилдона и самой пьесы Шекспира вторят новогоднему сумеречному пути, по которому мы так и норовим пройти, когда один год сменяет другой, и ровно в ноль часов, ноль минут 1 января пространства времени и реальности смещаются, как в зеркале. Уилдон перемешал в своей постановке прошлое с настоящим, а окружающий мир — с потусторонним измерением, как в крепком зимнем коктейле. Гипертрофированная условность его «Сказки» становится воронкой, где обычные события переходят в разряд фантастических, но неизменно завершающихся добрым финалом.

Спектакль Кристиана Шпука длится один час сорок минут, идет без антракта. Почти на два часа мы снова отправляемся в путешествие — на этот раз по глубинам сознания. Меланхоличный романтик Франц Шуберт в своем вокальном цикле «Зимний путь» описывает драму влюбленного человека: он страдает, бежит от себя самого и блуждает по печальным маршрутам своей боли. Казалось бы, свету тут нет места, но Кристиан Шпук вместе с художником-постановщиком Руфусом Дидвисцусом создает настолько изящное ДНК этой драмы, что нас исцелит если и не новая любовь, то хотя бы великая красота.

«Дитя и волшебство» — это не то наименование, которое сразу вспоминается при упоминании о великом чехе Иржи Килиане, но если кто и может простое сделать сложным, а маленькое большим, то это точно Килиан. В 1984 году он берется за партитуру Равеля, написанную французским композитором-импрессионистом для Оперы Монте-Карло в 1920-х годах. Опера-балет (впервые поставленная Джорджом Баланчиным) с авангардным звучанием и редкими музыкальными эффектами пришлась по вкусу философу и мастеру метафор, а детская история внутри дивертисмента игрушек в его интеллектуальной интерпретации становится притчей, доброй и светлой. Так почему бы ее не пересмотреть в Рождество?

Как наполнить буйством жизни дисциплинированный классический балет? Как наполнить энергией жизнь? Как наполнить желанием жить, танцевать, любить самих себя? Включить музыку, скорость и движение на максимум — советует ученый-исследователь и деконструктор классики Уильям Форсайт. Набрав музыкальную дорожку из того, что так или иначе мы слышим в своих плеерах или в кафе из колонок, в сочинении Playlist он насытил танцевальный балетный трек калейдоскопом антраша, пируэтов, батман-тандю, ассамбле, жете и фуэте. Энергия тут рождается по законам физики и прямопропорциональна скорости, которая умножена на себя, что лишний раз доказывает аксиому «движение — это жизнь».

*«Плейлист»

Однажды американский хореограф и большой мыслитель попала в парижскую мастерскую Оливье Дебре. Французский художник-абстракционист мечтал воплотить на сцене Opera de Paris фантазию на тему улыбки Джоконды. Годами он ждал своего доброго гения и… дождался. Им стала Каролин Карлсон, которая взяла и перевела язык его живописи и краски на язык танца. Семь самостоятельных картин на тему улыбки в спектакле «Знаки» бесшовно сменяют друг друга, переливаясь полутонами и полутенями, создающими объём — интонации, обаяния, тайны и света. В нем течет буквально всё: краска по холсту, цветные лучи прожекторов, длинные юбки годе, одежды монахов, шлейфы у платьев и, конечно, танец — точный и эмоциональный, как слово буддийского монаха, которое, если открыть сердце, исцеляет.

При чем здесь дожди зимой, — спросите вы и будете правы, но великую силу очищения после теплого освежающего ливня никто не отменял. Балет Rain бельгийского культового хореографа Анны Терезы де Кеерсмакер именно такой. Бесконечное закручивающее движение на музыку Стива Райха уносит за собой, как водопад или горная река. В минимализме Кеерсмакер скрывается великая сила: мы физически и даже мысленно оставляем все рефлексии не просто за скобками, а в каком-то другом мире, и отдаемся лавандовому течению жизни, которая, как и мы, вышла из воды.

* «Дождь»

Еще одно путешествие — теперь в заповедную страну десертов, конфет, леденцов и сливок. В 2017 году приглашенный хореограф ABT (Американского театра балета) поставил для труппы двухактных балет Рихарда Штрауса, приблизив его к оригинальному либретто композитора 1922 года. Трагикомедия удалась на славу: задор американской анимации встретился в постановке Ратманского с фантасмагорией поп-сюрреалиста Марка Райдена, а ожившие мечты (буквально — пирожные и пралине) побеждают мрачный и больничный реальный мир, из которого главный герой будет обязательно спасен. В постановке нет какой-то специальной балетной лексики или текста — всё классично и «по-ратмански», но всё же в ее основе фирменное сценическое чувство юмора Алексея Осиповича — качество редкое и особо ценное.

Парижская опера, 2017 год. Пышный Дворец Гарнье доверяют 33-летнему шведскому хореографу, чтобы он от души повеселился аж на два акта. И он выполняет задачу на все сто. «Вся жизнь — игра» — тема, которую Александр Экман любит разбирать и пересобирать в своих работах, только не в багровых тонах Достоевского — исключительно с резвостью метамодерниста и честного сына дадаистов, этих веселый отцов контркультуры начала XX века. Его «Игра» — ирония и закрученный театр абсурда, олени и люди, балет и акробатика, честная сценография и зеленые шарики, джаз и электроника Микаэля Карлссона. К финалу от театра (и жизни) у Экмана остается только улыбка Чеширского кота: только не надо строить из себя взрослого в ее присутствии — на самом деле мы все просто большие дети и вспомнить об этом никогда не поздно.

* «Игра»

Ода дуэтному танцу и ода любви. Поэтическая музыка Шопена рождает после себя еле осязаемый эфир бесконечно прекрасного. Так и одноактный балет Джерома Роббинса для трех пар, рассказывающих о трех состояниях любви. Романтический характер танца этой работы 1970 года, которую Роббинс поставил для New York City Ballet (Нью-Йорк Сити Балет) вполне в духе короля компании Джорджа Баланчина, не так прост, как кажется: сложные поддержки тому подтверждение, но это каркас, а скроен он из того, что скрыто между строк. Мельчайшие нюансы постановки оставляют манящее и приятно щекочущее ощущение после того, что было «В ночи»: всё забывается — остается чудесный эфир (осторожно, на утро следующего года он рискует совсем рассеется).

Главная эмоция работы «Фасады любви», созданной Ициком Галили специально для труппы Балета Сан-Паулу, — упоительная радость жизни, в которой бразильским танцовщикам сложно найти равных. Постановку-впечатление израильский хореограф посвятил Кубе: он выходит за границы своей роли архитектора тел, как его называют критики, и становится мастером ритмов мамбо и мохито, смешанного под карибским солнцем из островного соленого воздуха, граммофонной музыки, свежего бриза и шума волны. Недаром в технику контемпорари Галили добавил акробатику и сальсу — рецепт получился исключительно освежающим. Даже если здесь и находится место противостоянию мужского и женского, то оно непременно заставляет улыбаться и смеяться, да и вообще плюнуть на все споры и начать танцевать.

* «Фасады любви»

Версаль Людовика XIV и барочная музыка Моцарта – трудно найти сочетание прекраснее. Из того мира на нас смотрят садовники, которые прибыли в эпоху кибернетики и деконструированных чувств, чтобы похитить нас. Они очаровывают, как волшебники, своими электрическими движениями и отправляют в галантный век тайных свиданий и обмороков, театральных застывших поз и куртуазного флирта. Это снова история чувств и страсти. Только Анжелен Прельжокаж ищет ее не в философиских медитациях, а на страницах французских романов и в гуще версальских лесов. Нас ждёт развязка, и это тот самый великий поцелуй. Да, в конце концов история и время, как и лесная чаща, – дело темное, но в таких объятиях определенно рождается свет.