Публикации On air
«Вестсайдская история»: город танцует
Выход «Вестсайдской истории» ждали многие: из-за режиссера Стивена Спилберга, новой версии хореографии, потому, что интересно посмотреть, каким окажется современное прочтение, слухи о котором ходили не меньше 5 лет. Оригинальная «Вестсайдская» — бродвейская версия 1957 года и фильм 1961 — это трогательная и жестокая история, легендарные танцы, награды (две «Тони», три «Золотых глобуса», десять «Оскаров» при одиннадцати номинациях), статус одного из самых любимых и известных мюзиклов. Новый фильм такого реноме не имеет — и самое время разобраться: как дела с тем, что вознесло «Вестсайдскую историю» — с танцами?
Начало
«Вестсайдская история», спектакль 1957 года, премьера 26 сентября, театр Уинтер Гарден, Бродвей.
Кто придумал спектакль? Чаще звучит одно имя. Однако создателей было четверо. Автор концепции, режиссер и хореограф Джером Роббинс уже работал в New York City Ballet, успел поставить, например, известную балетоманам «Клетку», а на его бродвейском счету - мюзикл «Король и я». Композитор Леонард Бернстайн до этого тоже уже написал оперетту «Кандид». Сценарий Артура Лорентса и слова Стивена Сондхайма, который позже станет одним из основных мюзикловых авторов. Идея, прежде чем попасть на сцену, дозревала не меньше десяти лет. Упоминания об истории Ромео и Джульетты, перенесенной в современность, относятся к поздним 1940-м. Часть проблем хорошо знакома авторам: в финальной версии недавно приехавшие пуэрториканцы противостоят местным белым маргиналам — а начиналась задумка с итальянцев и евреев. Ко вторым относился сам хореограф и режиссер, Джером Роббинс, эмигрант во втором поколении. Жизнь под присмотром ему не чужда: в поздние сороковые он контактировал с левыми организациями, чем вызвал интерес ФБР.

Первым из команды бродвейской версии часто вспоминают Роббинса. И на это есть основания. Во-первых, он был единственным, чей вклад, танцы, был признан сразу – остальные компоненты спектакля сперва подверглись критике. Во-вторых, он контролировал «Историю» на всех этапах. Мысль об адаптации шекспировского сюжета он разрабатывал вместе с Лорентсом и, как отмечается в книге Jerome Robbins, by himself, не хотел оставаться только автором концепции, активно вмешивался в работу коллег, делал все, чтобы результат соответствовал его видению (например, критиковал в письмах образ Аниты, чужую задумку). Режиссером он тоже стал давно, к поздним 1950-м успев поставить несколько мюзиклов и оперу. У «Истории» несколько авторов, но, если приглядеться, почти все ниточки сходятся к одному человеку — и в то время лучшие мюзиклы еще могли создаваться усилием одного. Незадолго до 1957 вышло несколько хитов, в том числе «Самый счастливый парень», удачность которых обусловлена единоличностью.

«Вестсайдская история» произвела небольшую революцию в жанре, за что ее какое-то время недолюбливали критики. Мюзиклы уже рассказывали о неблагополучных ситуациях и сложных историях (незадолго была премьера South Pacific о Второй Мировой), но закончить их печально не пробовали — а у «Истории» хэппи-энда нет. К тому же Роббинс и сотоварищи взялись за жизнь современных им людей из городских низов, нью-йоркских банд, и не стали слишком украшать ее. Для середины XX века мюзикл был практически документалистикой. И в это были вплетены упоительные, сразу оцененные танцы. Даже сейчас заметно, как сложно скомбинированы элементы балетной лексики, бальных и характерных танцев. Для своего же времени танцовщики, которые могли и прыгать, и мягко припадать к земле, и раскачиваться, были диковинкой. Из этого и сложилась формула «„Вестсайдская история" Джерома Роббинса».

Кино и/или мюзикл
Бродвейский спектакль 1957 года был так успешен, что по нему быстро предложили снять кино. Роббинс, который стал режиссером ленты вместе с Робертом Уайзом, перенес действие в реальный город, сделал его частью сюжета (что стоит пролет камеры над разными кварталами Нью-Йорка, который сделан так, что пятьдесят лет спустя, не зная мест, понимаешь, как велико и контрастно «яблоко»). Но танцы, за исключением нескольких номеров, он оставил либо в помещениях, либо разместил в локациях столь камерных, зажатых стенами, что воздуха и света в них почти нет. Вышла драма квартирок, закоулков и ангаров. «История»-1961 – во многом всё еще театральная постановка, но перенесенная на экран.
«Вестсайдская» Спилберга, во-первых, безусловно, фильм. Вещь, в которой (если сценаристы не забылись) преобладают визуальные образы. И, что гораздо важнее для нашей темы, здесь снова главенствует воля одного человека — но это Стивен Спилберг, не имеющий отношения к хореографии. Новая «История» обросла подробностями, деталями, добавленными в диалоги, больше рассказала о персонажах. Но почему они танцуют и поют, ясно гораздо меньше. Хореограф Джастин Пек, резидент New York City Ballet и обладатель «Тони» за хореографию к перезапуску мюзикла «Карусель», взят для узкой задачи, разработки пластического рисунка, — и выполнил ее, насколько это помещалось в конструкцию Спилберга. Нельзя сказать, что ему что-то диктовали — например, в интервью того времени Пек объяснял, как взаимодействовал с материалом Роббинса, что было важно оставить, что изменить: вся профессиональная часть была за ним — но танцы в новой версии перестали быть частью мира вестсайдских банд.

Роббинс научил американских гопников тянуть носки и собрал историю так, что это стало ее органичной частью. Пек добавил пышности и буквально голливудского размаха — и вкупе с работой Спилберга это не сделало мир «Вестсайдской» больше, а вытолкнуло танцы на обочину. Можно сказать, что, покупая билеты на новый фильм, вы получаете несмешиваемое комбо: подробно разработанный рассказ о знакомых проблемах в костюмах 1950-х и в не лучшем смысле мюзикальную конструкцию, добавленную сверху.
Танцы большие и маленькие
Режиссуру Спилберга, пожалуй, сложно в этом случае назвать блокбастерной — а вот хореография Пека может служить примером голливудского продукта. Танцы в «Истории»-2021 деляются на две группы: растиражированные номера (Prologue, Dances at the Gym, America, сюда же присоединились камерный у Роббинса Jet Song) и остальные. Условно это можно назвать «большими и малыми танцами» — как по хореографическим характеристикам, так и по масштабам.

Большие танцы ссылаются на стереотипы о мюзиклах, обычно раздражающих: внезапные вставные номера, которые можно играть отдельно, пафос, неоправданная экспрессия. Это буквально стопперы — Пек, который перенес многие эпизоды на открытый воздух, увлечен возможностью вывести толпу артистов на перекресток пооживленнее и там дать им карт-бланш. Внутри фильма, который проговорил многие обстоятельства, связанные с социальной несправедливостью, стал приземленнее оригинала, банда под полицейским надзором или пуэрториканская община, выбегающие под колеса машин и танцующие под аплодисменты белых прохожих (мы точно в 1950-х?), выглядят гостями из другого измерения. Как и цветные девушки, которые (всегда, видимо) идут в город в дорогой профессиональной обуви для латины.

Отдельно стоит сказать об отношениях Пека с Роббинсом и «исправлении ошибок». Хореограф в интервью говорил, что ему важно наследие, но он не музейный постановщик. В номерах есть цитаты, но собственные мысли важнее. Спилберг же заявлял, что его кино будет ближе к реальности, что он сделает то, что Роббинс и Уайлз не могли себе позволить (например, оригинал сейчас критикуется за отсутствие достаточного числа латиноамериканцев среди актеров). Казалось бы, пункты несвязанные — но именно в больших танцах они срослись.

Номера Роббинса можно сегодня считать недостаточно культурно разнообразными, колониальными. Между пластикой Джетов и Акул немного различий, а «испанские» движения клишированы и взяты из балетных характерных танцев, явно не образца культурной аутентичности. Однако у Роббинса могло быть оправдание, связанное с характерами героев: те, кто только приехал, хочет слиться с местными, принять американские нравы — и поэтому пластически тоже не выделяется. Из работы Пека этот мотив пропал, но и что-то новое, связанное уже с идеями Спилберга, не возникло. В танцах рандомно появляются движения из оригинальной постановки — не в номерах, где их привычно видеть, не у тех героев. Будто язык Роббинса распадается на части и не может собраться. То, что можно было принести в новый фильм, бОльшая связь с разными традициями, разница между латиносами и белыми, проигнорировано. У Пека все танцуют среднюю смесь из бальных танцев и бесконечных мюзикловых номеров, делают это широко, будто знают, что они артисты, не шляются по улицам или убирают в универмаге, а только с чемпионата — и на фоне работы Спилберга это выглядит как хорошая доза «Дисней». Игрушечный мир, который по щелчку появляется на экране.

Интереснее сделаны «малые танцы». Часто это не исключительно хореографические номера. Здесь Пек подходит к Роббинсу гораздо ближе. Оказывается, что прием «движение, появившееся из незаметного жеста» продолжает работать. Когда-то первый выход Джетов начинался с щелчков от безделья, которые превращались в ритмовую основу и танца, и мелодии в «Прологе». Теперь же мальчик Джон падает с высокой ограды — и его шутливо ловят совсем как заправских звезд, несут на руках. Танцевальными могут оказаться шаги, увертки, даже неподвижность. Просто сидящие Акулы, которые готовятся к разборке, завораживают скульптурной выстроенностью, продуманностью каждой позы. Удачнее всего в этом смысле сцена «Cool». Диалог банды Джетов и Тони, главного героя, Пек (снова) перенес на воздух, выбрал удачную локацию, захламленный арматурой мост, просторный и угрожающий. Герои мягко переступают, обходят друг друга в попытке захватить оружие, потом все быстрее кружат в преддраке — и ноги Тони-Энсела Эльгорта скользят совсем по-балетному, а маневры «отними пистолет» выглядят как полноценный мужской дуэт.
Было бы несправедливо сказать, что «полухореография» — единственная пластическая удача новой версии. Пеку удаются и танцы — где над ним не нависает тень прошлого. Лучше всего это видно в Gee, Officer Krupke. Один из немногих комических номеров в оригинале стал полноценной репризой, смешной и социально острой. Джеты оказываются заперты в участке, наряд вызывают в город, офицер отдает приказ «не двигаться и не потеть» — и, конечно, ожидание наказания превращается в дуракаваляние. Спилберг решает песню как маленький спектакль. Скучающие парни разыгрывают все, что им предстоит, допросы, осмотры, суд. Кривляния, гротескное изображение полицейских, адвокатов, экспертов — и вот весь участок приплясывает, кружит в ворохе бумаг, съезжает со скамей, широко прыгает. Gee, Officer Krupke можно назвать большим номером. И в то же время это не внезапные песни-пляски потому, что в этом месте они положены, не аттракцион ради аттракциона, а действие, появившееся из характеров персонажей, чуть больше раскрывающее историю, сообщающее новые подробности — и дающее возможность полюбить их, проникнуться сочувствием к их приключениям. То, как могла бы выглядеть вся «Вестсайдская история»-2021.


Тата Боева
Декабрь 2021.