Работа с традицией, её присвоение и осмысление — важная черта «Петрушки». Константин Семёнов не только вписывает спектакль разом в обе важные для МАМТа парадигмы, дома драматического балета и гипероснащённого коллектива с опытом освоения разных техник. Он заходит на территорию, с которой часто можно не вернуться невредимым: диалог с канонической версией.
Если говорить о количестве интерпретаций, «Петрушка» — название, менее привязанное к оригиналу, чем «Жар-птица». Оба балета не входят в число самых интерпретируемых в наследии «Русского балета» (не «Весна священная» и не «Послеполуденный», прямо скажем). Но у «Петрушки» всё же больше трактовок. Широко известных, пожалуй, нет. Удачные, приносящие новый смысл в сюжет, имеются. Например,
«чёртова клоунада» Владимира Варнавы, царство
подневольных марионеток Эдварда Клюга,
страшновато-завораживающий мир
сломанных манекенов Йохана Ингера. И, тем не менее, говоря «Петрушка», мы видим старые фото Вацлава Нижинского. Его выбеленное лицо, опавшую шею и печально повисшие руки-плети.
Въевшаяся в память пластика, намертво сцепившаяся с персонажем, легендарный исполнитель — комбо, способное задавить любого хореографа и утянуть за ним под лёд сравнений артиста. Константин Семёнов сделал вещь контринтуитивную. Он явно воспроизвёл на сцене один из самых узнаваемых и задокументированных жестов фокинско-нижинского Петрушки, свисающие тряпочками кисти. Мы же все знаем, как это должно быть? Вот вам оммаж, кивок автору-юбиляру. Но если оригинальный Петрушка был куклой, которая постоянно свисала с невидимых нитей, марионеткой, то Семёнов придумал своего паяца — полностью мягкого. Ведь петрушки были в балаганах и часто оказывались в том числе перчаточными куклами. Новый Петрушка будто не имеет костей, перекатывается, как колбаса, набитая соломой и тряпьём и облачённая в нехитрую одёжку. Главной его темой становится не любовь к Балерине, а потом месть, а поиск себя, опоры в этом мире. Похожая на стереотипную куклу Барби Балерина — блестящая актёрская и исполнительская работа Оксаны Кардаш, которая показала, что способна заразительно играть даже воплощённую пустоту, — способ проявить любовь семёновского Петрушки к миру. Он — игрушка, но любопытная и добрая, ищущая, и оттого даже не обретающая свой мстительный конец. Пластическая цитата из оригинального спектакля тут — отправная точка, чтобы создать новый характер на базе прежнего. Подумать, а каким ещё может быть этот печальный кукольный паяц.